(1)Шла война, на которую мы, шестнадцатилетние мальчишки, пока ещё не попали. (2)Время было голодное. (3)По студенческим карточкам нам давали всего по четыреста граммов хлеба.
(4)А между тем даже сливочное масло, окорок, яйца, сметана существовали в нашей ком­нате в общежитии — в тумбочке Мишки Елисеева, отец которого работал на складе и каждое воскресенье приходил к сыну и приносил свежую обильную еду.
(5)На Мишкиной тумбочке висел замок. (6)Мы далее не подходили к ней: неприкосновен­ ность чужого замка вырабатывалась у человека веками и была священна во все времена, ис­ключая социальные катаклизмы — стихийные бунты или закономерные революции.
(7)Как-то зимой у нас получилось два выходных дня, и я решил, что пойду к себе в дерев­ню и принесу каравай чёрного хлеба. (8)Ребята меня отговаривали: далеко — сорок пять кило­метров, на улице стужа и возможна метель. (9)Но я поставил себе задачу принести ребятам хлеб.
(10)Утром, несмотря на разыгравшуюся метель, я добрался до родительского дома. (И)Переночевав и положив драгоценный каравай в заплечный мешок, я отправился обратно к своим друзьям в студёном, голодном общежитии.
(12)Должно быть, я простудился, и теперь начиналась болезнь. (13)Меня охватила неве­роятная слабость, и, пройдя по стуже двадцать пять километров, я поднял руку проходящему грузовику.
— (14)Спирт, табак, сало есть? — грозно спросил шофёр. — (15)Э, да что с тобой разгова­ривать!
— (16)Дяденька, не уезжайте! (17)У меня хлеб есть.
(18)Я достал из мешка большой, тяжёлый каравай в надежде, что шофёр отрежет часть и за это довезёт до Владимира. (19)Но весь каравай исчез в кабине грузовика. (20)Видимо, бо­лезнь крепко захватила меня, если даже само исчезновение каравая, ради которого я перенёс такие муки, было мне уже безразлично.
(21)Придя в общежитие, я разделся, залез в ледяное нутро постели и попросил друзей, чтобы они принесли кипятку.
— (22)А кипяток-то с чем?.. (23)Ты из дома-то неужели совсем ничего не принёс?
(24)Я рассказал им, как было дело.
— (25)А не был ли похож тот шофёр на нашего Мишку Елисеева? — спросил Володька Пономарёв.
— (26)Был, — удивился я, вспоминая круглую красную харю шофёра с маленькими се­рыми глазками. — (27)А ты как узнал?
— (28)Да все хапуги и жадюги должны же быть похожи друг на друга!
(29)Тут в комнате появился Мишка, и ребята, не выдержав, впервые обратились к нему с просьбой.
— (З0)Видишь, захворал человек. (31)Дал бы ему хоть чего-нибудь поесть.
(32)Никто не ждал, что Мишку взорвёт таким образом: он вдруг начал орать, наступая то на одного, то на другого.
— (ЗЗ)Ишь, какие ловкие — в чужую суму-то глядеть! (34)Нет у меня ничего в тумбочке, можете проверить. (35)Разрешается.
(З6)При этом он успел метнуть хитрый взгляд на свой тяжёлый замок.
(37)Навалившаяся болезнь, страшная усталость, сердоболие, вложенное матерью в един­ственный каравай хлеба, бесцеремонность, с которой у меня забрали этот каравай, огорчение, что не принёс его, забота ребят, бесстыдная Мишкина ложь — всё это вдруг начало медленно клубиться во мне, как клубится, делаясь всё темнее и страшнее, июльская грозовая туча. (38)Клубы росли, расширялись, застилали глаза и вдруг ударили снизу в мозг тёмной волной.
(39)Говорили мне потом, что я спокойно взял клюшку, которой мы крушили списанные тумбочки, чтобы сжечь их в печке и согреться, и двинулся к тумбочке с замком. (40)Я поднял клюшку и раз, и два, и вот уже обнажилось сокровенное нутро «амбара»: покатилась стеклян­ная банка со сливочным маслом, кусочками рассыпался белый-белый сахар, сверточки по­ больше и поменьше полетели в разные стороны, на дне под свёртками показался хлеб.
— (41)Всё это съесть, а тумбочку сжечь в печке, — будто бы распорядился я, прежде чем лёг в постель. (42)Самому мне есть не хотелось, далее подташнивало. (43)Скоро я впал в забы­тьё, потому что болезнь вошла в полную силу.
(44)Мишка никому не пожаловался, но жить в нашей комнате больше не стал. (45)Его замок долго валялся около печки, как ненужный и бесполезный предмет. (46)Потом его унёс комендант общежития.
(По В. Солоухину)

Солоухин Владимир Алексеевич (1924-1997 гг.) — русский писатель и поэт, видный представитель «деревенской прозы». В наследии писателя особое место занимает автобио­ графическая проза, в которой автор осмысляет историю России XX века.