Каталог заданий ЕГЭ по русскому языку

(1)Если вы посмотрите на карту, то убедитесь, что Сибирь – это более половины территории Российской Федерации, она примерно равна Европе, составляет почти четверть всей Азии и одну пятнадцатую всей суши Земли. (2)Но Сибирь удивляет нас не только своими размерами, но и тем, что это крупнейшая в мире сокровищница лесных массивов, запасов нефти и газа. (3)Именно <...> в планах экономического развития России Сибири уделяется большое внимание.

(1)Технология — это совокупность знаний и процедур, которые человек использу­ет для улучшения своей жизни и обеспечения поступательного времен человек общест­ва вперёд, развития. (2)Ещё с доисторических времен человек старался преобразовывать окружавшие его природные материалы и вещества и делать из них необходимые для создания материальных благ предметы, которые называются инструментами, а методы их использования - технологией. (3) <...>, технология - это очень широкое понятие, которое объединяет знания о том, как и из чего делаются инструменты, о том, для чего эти инструменты нужны, и о том, какая энергия применяется при их использовании.

(1)С точки зрения географии у любого места на земном шаре есть свой собственный адрес, обозначаемый широтой и долготой. (2) Первая показывает в угловых величинах удаление от экватора, вторая - удаление от нулевого меридиана, на котором находится Гринвичская обсерватория в пригороде Лондона. (3) Провести в этом месте воображаемый нулевой меридиан, делящий земной шар на Западное и Восточное полушария, предложили в 1884 году британские астрономы, <...> с тех пор его используют в качестве базиса для географических измерений во всех странах мира.

(1)Если вы посмотрите на карту, то убедитесь, что Сибирь – это более половины территории Российской Федерации, она примерно равна Европе, составляет почти четверть всей Азии и одну пятнадцатую всей суши Земли. (2)Но Сибирь удивляет нас не только своими размерами, но и тем, что это крупнейшая в мире сокровищница лесных массивов, запасов нефти и газа. (3)Именно в планах экономического развития России Сибири уделяется большое внимание.

(1)Технология — это совокупность знаний и процедур, которые человек использу­ет для улучшения своей жизни и обеспечения поступательного времен человек общест­ва вперёд, развития. (2)Ещё с доисторических времен человек старался преобразовывать окружавшие его природные материалы и вещества и делать из них необходимые для создания материальных благ предметы, которые называются инструментами, а методы их использования - технологией. (3) <...>, технология - это очень широкое понятие, которое объединяет знания о том, как и из чего делаются инструменты, о том, для чего эти инструменты нужны, и о том, какая энергия применяется при их использовании.

(1)С точки зрения географии у любого места на земном шаре есть свой собственный адрес, обозначаемый широтой и долготой. (2) Первая показывает в угловых величинах удаление от экватора, вторая - удаление от нулевого меридиана, на котором находится Гринвичская обсерватория в пригороде Лондона. (3) Провести в этом месте воображаемый нулевой меридиан, делящий земной шар на Западное и Восточное полушария, предложили в 1884 году британские астрономы, <...> с тех пор его используют в качестве базиса для географических измерений во всех странах мира.

(1)Если вы посмотрите на карту, то убедитесь, что Сибирь – это более половины территории Российской Федерации, она примерно равна Европе, составляет почти четверть всей Азии и одну пятнадцатую всей суши Земли. (2)Но Сибирь удивляет нас не только своими размерами, но и тем, что это крупнейшая в мире сокровищница лесных массивов, запасов нефти и газа. (3)Именно в планах экономического развития России Сибири уделяется большое внимание.

(1)Технология — это совокупность знаний и процедур, которые человек использу­ет для улучшения своей жизни и обеспечения поступательного времен человек общест­ва вперёд, развития. (2)Ещё с доисторических времен человек старался преобразовывать окружавшие его природные материалы и вещества и делать из них необходимые для создания материальных благ предметы, которые называются инструментами, а методы их использования - технологией. (3) <...>, технология - это очень широкое понятие, которое объединяет знания о том, как и из чего делаются инструменты, о том, для чего эти инструменты нужны, и о том, какая энергия применяется при их использовании.

(1)С точки зрения географии у любого места на земном шаре есть свой собственный адрес, обозначаемый широтой и долготой. (2) Первая показывает в угловых величинах удаление от экватора, вторая - удаление от нулевого меридиана, на котором находится Гринвичская обсерватория в пригороде Лондона. (3) Провести в этом месте воображаемый нулевой меридиан, делящий земной шар на Западное и Восточное полушария, предложили в 1884 году британские астрономы, <...> с тех пор его используют в качестве базиса для географических измерений во всех странах мира.

(1)Василий Конаков, или просто Вася, как звали мы его в полку, был командиром пятой роты. (2)Участок его обороны находился у самого подножия Мамаева кургана, господствующей над городом высоты, за овладение которой в течение всех пяти месяцев шли наиболее кровавые бои.
(3)Участок был трудный, абсолютно ровный, ничем не защищённый, а главное, с отвратительными подходами, насквозь простреливавшимися противником. (4)Днём пятая рота была фактически отрезана от остального полка. (5)Снабжение и связь с тылом происходили только ночью. (6)Всё это очень осложняло оборону участка. (7)Надо было что-то предпринимать. (8)И Конаков решил сделать ход сообщения между своими окопами и железнодорожной насыпью.
(9)Однажды ночью он явился ко мне в землянку. (10)С трудом втиснул свою массивную фигуру в мою клетушку и сел у входа на корточки. (11)Смуглый кудрявый парень, с густыми чёрными бровями и неожиданно голубыми, при общей его чёрноте, глазами. (12)Просидел он у меня недолго – погрелся у печки и под конец попросил немного толу – «а то, будь оно неладно, все лопаты об этот чёртов грунт сломал».
– (13)Ладно, – сказал я. – (14)Присылай солдат, я дам, сколько надо.
– (15)Солдат? – он чуть-чуть улыбнулся краешком губ. – (16)Не так-то у меня их много, чтоб гонять взад-вперёд. (17)Давай мне, сам понесу. (18)И он вытащил из-за пазухи телогрейки здоровенный мешок.
(19)На следующую ночь он опять пришёл, потом – его старшина, потом – опять он.
(20)Спустя полторы-две недели нам с капитаном удалось попасть во владения Конакова, в пятую роту. (21)Сейчас прямо от насыпи, где стояли пулемёты и полковая сорокапятка, шёл не очень, правда, глубокий, сантиметров на пятьдесят, но по всем правилам сделанный ход сообщения до самой передовой.
(22)Конакова в его блиндаже мы не застали. (23)На ржавой, неизвестно откуда добытой кровати, укрывшись с головой шинелью, храпел старшина, в углу сидел скрючившись с подвешенной к уху трубкой молоденький связист. (24)Вскоре появился Конаков, растолкал старшину, и тот, торопливо засунув руки в рукава шинели, снял со стены трофейный автомат и ползком выбрался из блиндажа.
(25)Мы с капитаном уселись у печки.
– (26)Ну как? – спросил капитан, чтобы с чего-нибудь начать.
– (27)Да ничего, – Конаков улыбнулся, как обычно, одними уголками
губ. – (28)Воюем помаленьку. (29)С людьми вот только сложно...
– (30)Ну с людьми везде туго, – привычной для того времени фразой ответил капитан. – (31)Вместо количества нужно качеством брать.
(32)Конаков ничего не ответил. (33)Потянулся за автоматом. – (34)Пойдём, что ли, по передовой пройдёмся?
(35)Мы вышли.
(36)Вдруг выяснилось то, что ни одному из нас даже в голову не могло прийти. (37)Мы прошли всю передовую от левого фланга до правого, увидели окопы, одиночные ячейки для бойцов с маленькими нишами для патронов, разложенные на бруствере винтовки и автоматы, два ручных пулемёта на флангах – одним словом, всё то, чему и положено быть на передовой. (38)Не было только одного – не было солдат. (39)На всём протяжении обороны мы не встретили ни одного солдата. (40)Только старшину. (41)Спокойно и неторопливо, в надвинутой на глаза ушанке, переходил он от винтовки к винтовке, от автомата к автомату и давал очередь или одиночный выстрел по немцам...
(42)Дальнейшая судьба Конакова мне неизвестна – война разбросала нас в разные стороны. (43)Но, когда вспоминаю его – большого, неуклюжего, с тихой, стеснительной улыбкой; когда вспоминаю, как он молча потянулся за автоматом в ответ на слова капитана, что за счёт количества надо нажимать на качество; когда думаю о том, что этот человек вдвоём со старшиной отбивал несколько атак в день и называл это только «трудновато было», мне становится ясно, что таким людям, как Конаков, и с такими людьми, как Конаков, не страшен враг. (44)Никакой!
(45)А ведь таких у нас миллионы, десятки миллионов, целая страна.
(По В.П. Некрасову*)

* Виктор Платонович Некрасов (1911–1987 гг.) – русский писатель, автор произведений о буднях военной жизни.

(1)Шла война, на которую мы, шестнадцатилетние мальчишки, пока ещё не попали. (2)Время было голодное. (3)По студенческим карточкам нам давали всего по четыреста граммов хлеба.
(4)А между тем даже сливочное масло, окорок, яйца, сметана существовали в нашей ком­нате в общежитии — в тумбочке Мишки Елисеева, отец которого работал на складе и каждое воскресенье приходил к сыну и приносил свежую обильную еду.
(5)На Мишкиной тумбочке висел замок. (6)Мы далее не подходили к ней: неприкосновен­ ность чужого замка вырабатывалась у человека веками и была священна во все времена, ис­ключая социальные катаклизмы — стихийные бунты или закономерные революции.
(7)Как-то зимой у нас получилось два выходных дня, и я решил, что пойду к себе в дерев­ню и принесу каравай чёрного хлеба. (8)Ребята меня отговаривали: далеко — сорок пять кило­метров, на улице стужа и возможна метель. (9)Но я поставил себе задачу принести ребятам хлеб.
(10)Утром, несмотря на разыгравшуюся метель, я добрался до родительского дома. (И)Переночевав и положив драгоценный каравай в заплечный мешок, я отправился обратно к своим друзьям в студёном, голодном общежитии.
(12)Должно быть, я простудился, и теперь начиналась болезнь. (13)Меня охватила неве­роятная слабость, и, пройдя по стуже двадцать пять километров, я поднял руку проходящему грузовику.
— (14)Спирт, табак, сало есть? — грозно спросил шофёр. — (15)Э, да что с тобой разгова­ривать!
— (16)Дяденька, не уезжайте! (17)У меня хлеб есть.
(18)Я достал из мешка большой, тяжёлый каравай в надежде, что шофёр отрежет часть и за это довезёт до Владимира. (19)Но весь каравай исчез в кабине грузовика. (20)Видимо, бо­лезнь крепко захватила меня, если даже само исчезновение каравая, ради которого я перенёс такие муки, было мне уже безразлично.
(21)Придя в общежитие, я разделся, залез в ледяное нутро постели и попросил друзей, чтобы они принесли кипятку.
— (22)А кипяток-то с чем?.. (23)Ты из дома-то неужели совсем ничего не принёс?
(24)Я рассказал им, как было дело.
— (25)А не был ли похож тот шофёр на нашего Мишку Елисеева? — спросил Володька Пономарёв.
— (26)Был, — удивился я, вспоминая круглую красную харю шофёра с маленькими се­рыми глазками. — (27)А ты как узнал?
— (28)Да все хапуги и жадюги должны же быть похожи друг на друга!
(29)Тут в комнате появился Мишка, и ребята, не выдержав, впервые обратились к нему с просьбой.
— (З0)Видишь, захворал человек. (31)Дал бы ему хоть чего-нибудь поесть.
(32)Никто не ждал, что Мишку взорвёт таким образом: он вдруг начал орать, наступая то на одного, то на другого.
— (ЗЗ)Ишь, какие ловкие — в чужую суму-то глядеть! (34)Нет у меня ничего в тумбочке, можете проверить. (35)Разрешается.
(З6)При этом он успел метнуть хитрый взгляд на свой тяжёлый замок.
(37)Навалившаяся болезнь, страшная усталость, сердоболие, вложенное матерью в един­ственный каравай хлеба, бесцеремонность, с которой у меня забрали этот каравай, огорчение, что не принёс его, забота ребят, бесстыдная Мишкина ложь — всё это вдруг начало медленно клубиться во мне, как клубится, делаясь всё темнее и страшнее, июльская грозовая туча. (38)Клубы росли, расширялись, застилали глаза и вдруг ударили снизу в мозг тёмной волной.
(39)Говорили мне потом, что я спокойно взял клюшку, которой мы крушили списанные тумбочки, чтобы сжечь их в печке и согреться, и двинулся к тумбочке с замком. (40)Я поднял клюшку и раз, и два, и вот уже обнажилось сокровенное нутро «амбара»: покатилась стеклян­ная банка со сливочным маслом, кусочками рассыпался белый-белый сахар, сверточки по­ больше и поменьше полетели в разные стороны, на дне под свёртками показался хлеб.
— (41)Всё это съесть, а тумбочку сжечь в печке, — будто бы распорядился я, прежде чем лёг в постель. (42)Самому мне есть не хотелось, далее подташнивало. (43)Скоро я впал в забы­тьё, потому что болезнь вошла в полную силу.
(44)Мишка никому не пожаловался, но жить в нашей комнате больше не стал. (45)Его замок долго валялся около печки, как ненужный и бесполезный предмет. (46)Потом его унёс комендант общежития.
(По В. Солоухину)

Солоухин Владимир Алексеевич (1924-1997 гг.) — русский писатель и поэт, видный представитель «деревенской прозы». В наследии писателя особое место занимает автобио­ графическая проза, в которой автор осмысляет историю России XX века.

(1)В те времена домик — старенький, чёрный, скособоченный, под ржавой крышей — торчал среди новеньких пятиэтажек. (2)С каждым месяцем всё ближе и ближе подбирались к нему строители и в конце концов зажали с трёх сторон. (З)Кто-то уже свалил забор, кто-то спа­лил его на весёлом костре, кто-то случайно сгрузил возле входной двери бетонные плиты, а до­мик стоял упрямо и несокрушимо, и хозяева его по-прежнему упорно отказывались переезясать куда бы то ни было. (4)Впрочем, хозяев не было, была хозяйка — Мария Тихоновна Лукошина. (5)До той поры Семён Митрофанович как-то мало с ней встречался. (6)Раз он к ней официально ходил, как представитель, поскольку от строителей поступила жалоба, что старуха уезжать не хочет, домишко ломать не даёт и вообще всячески мешает прогрессу на данной улице. (7)Но и в тот день Семёна Митрофановича пустили не дальше порога, и разговор поэтому получился на сквозняке.
— (8)Отказываетесь, значит, гражданка Лукошина Мария Тихоновна?
— (9)Дайте помереть спокойно.
—(10) Но ведь вам, Мария Тихоновна, предлагается отдельная однокомнатная квартира в новом доме со всеми удобствами. (11)Вы подумайте только: вам, одинокому человеку, нашего­ сударство даёт целую квартиру!
— (12)Дайте помереть спокойно.
— (13)Выселим, гражданка Лукошина, силой ведь придётся...
(14)До сих пор он того разговора простить себе не мог.
(15)Вот на следующий день утром всё и случилось. (16)Получил бульдозерист наряд, по­догнал машину к дому, постучал вежливо:
— Эй, хозяева, вытряхайтесь! (17)Полчаса на сборы — и вонзаюсь я в вашу трухлявую жизнь!..
(18)Не отвечали в доме. (19) Стучали, кричали — молчал дом. (20)Молчал, пока прораб не приказал двери выломать. (21)Только взялись за них: распахнулись эти двери, как в сказке. (22)И Баба-яга на пороге. (23)Молча крик весь выслушала и вроде не поняла: смотрела спокой­но, за вещи не хваталась и даже не плакала.
— (24)Ломать вас буду, бабуся, — сказал бульдозерист.
(25)Поглядела на него угольями своими.
— (26)Не бабуся я, — сказала. — (27)Не бабуся, не мамаша, не свекровь — просто старая женщина.
— (28)Ломай! — закричал прораб. — (29)И так полдня потеряли!
— (30) Как же можно так! — зашумели девчонки-маляры. — (31)Права не имеете ломать!
(32)Перевезти сначала человека надо!.. (ЗЗ)Давайте, бабушка, мы вам поможем...
— (34)Не надо, — сказала Баба-яга. — (Зб)Ничего не надо.
(36)И ушла в дом. (37)И пропала. (38)Прораб, плюнув, к себе пошёл, маляры на обеден­ный перерыв, а бригадир сказал бульдозеристу:
— Встряхни домишко — она враз выскочит.
(39)Однако старуха сама вышла.(40)Вышла, как давеча: в домашнем халате, только портреты в руках. (41)В рамках портреты, четыре штуки. — (42)Ломайте.
— (43)А вещи? — закричал бульдозерист.
—(44) Какие вещи? (45)Глупости вы говорите. (46)Ломайте, и всё. (47)Только я погляжу. (48)Села на плиты и портреты рядом сложила.
— (49)Иконы, что ли, спасаешь, бабка?
— (50)Иконы, — сказала. — (51)Святые мученики великорусские: святой Владимир, свя­той Юрий, святой Николай и святой Олег. (52)Живыми сгорели под деревней Константиновкой двадцать девятого июля сорок третьего года.
— (53)Сыновья? — только и спросил бригадир.
—(54) Сыновья, — ответила, — экипаж машины боевой.
(55)Тихо вдруг стало: бульдозерист двигатель выключил. (56)И сказал тихо:
— В дом идите, бабушка. (57)Пожалуйста.
(58)А сам — в отделение, где всё, как было, и рассказал. (59)Вот тогда-то и включился Семён Митрофанович на последнем, так сказать, этапе. (60)Восемь раз в Архитектурное управление он наведывался; просил, умолял, доказывал. (61)Школу нашёл, где танкисты эти учи­лись, музей там организовал. (62)С частью списался, с деревней Константиновкой: и из части, и из деревни в назначенный день делегации приехали. (бЗ)Матери альбом от части преподнесли и модель «тридцатьчетверки», а от деревни четыре урны с землёй. (64)С могилы земля, где все четверо её сыновей, все её внуки и все правнуки лежали.
(65)А стройдетали на другую ночь в иное место перевезли, и забор новый поставили. (66)Это всё просто было, это сами строители сделали.

(По Б. Васильеву)

Борис Львович Васильев (1924—2013 гг.) — русский писатель, фронтовик, автор воен­ной прозы.

(1)Василий Конаков, или просто Вася, как звали мы его в полку, был командиром пятой роты. (2)Участок его обороны находился у самого подножия Мамаева кургана, господствующей над городом высоты, за овладение которой в течение всех пяти месяцев шли наиболее кровавые бои.
(3)Участок был трудный, абсолютно ровный, ничем не защищённый, а главное, с отвратительными подходами, насквозь простреливавшимися противником. (4)Днём пятая рота была фактически отрезана от остального полка. (5)Снабжение и связь с тылом происходили только ночью. (6)Всё это очень осложняло оборону участка. (7)Надо было что-то предпринимать. (8)И Конаков решил сделать ход сообщения между своими окопами и железнодорожной насыпью.
(9)Однажды ночью он явился ко мне в землянку. (10)С трудом втиснул свою массивную фигуру в мою клетушку и сел у входа на корточки. (11)Смуглый кудрявый парень, с густыми чёрными бровями и неожиданно голубыми, при общей его чёрноте, глазами. (12)Просидел он у меня недолго – погрелся у печки и под конец попросил немного толу – «а то, будь оно неладно, все лопаты об этот чёртов грунт сломал».
– (13)Ладно, – сказал я. – (14)Присылай солдат, я дам, сколько надо.
– (15)Солдат? – он чуть-чуть улыбнулся краешком губ. – (16)Не так-то у меня их много, чтоб гонять взад-вперёд. (17)Давай мне, сам понесу. (18)И он вытащил из-за пазухи телогрейки здоровенный мешок.
(19)На следующую ночь он опять пришёл, потом – его старшина, потом – опять он.
(20)Спустя полторы-две недели нам с капитаном удалось попасть во владения Конакова, в пятую роту. (21)Сейчас прямо от насыпи, где стояли пулемёты и полковая сорокапятка, шёл не очень, правда, глубокий, сантиметров на пятьдесят, но по всем правилам сделанный ход сообщения до самой передовой.
(22)Конакова в его блиндаже мы не застали. (23)На ржавой, неизвестно откуда добытой кровати, укрывшись с головой шинелью, храпел старшина, в углу сидел скрючившись с подвешенной к уху трубкой молоденький связист. (24)Вскоре появился Конаков, растолкал старшину, и тот, торопливо засунув руки в рукава шинели, снял со стены трофейный автомат и ползком выбрался из блиндажа.
(25)Мы с капитаном уселись у печки.
– (26)Ну как? – спросил капитан, чтобы с чего-нибудь начать.
– (27)Да ничего, – Конаков улыбнулся, как обычно, одними уголками
губ. – (28)Воюем помаленьку. (29)С людьми вот только сложно...
– (30)Ну с людьми везде туго, – привычной для того времени фразой ответил капитан. – (31)Вместо количества нужно качеством брать.
(32)Конаков ничего не ответил. (33)Потянулся за автоматом. – (34)Пойдём, что ли, по передовой пройдёмся?
(35)Мы вышли.
(36)Вдруг выяснилось то, что ни одному из нас даже в голову не могло прийти. (37)Мы прошли всю передовую от левого фланга до правого, увидели окопы, одиночные ячейки для бойцов с маленькими нишами для патронов, разложенные на бруствере винтовки и автоматы, два ручных пулемёта на флангах – одним словом, всё то, чему и положено быть на передовой. (38)Не было только одного – не было солдат. (39)На всём протяжении обороны мы не встретили ни одного солдата. (40)Только старшину. (41)Спокойно и неторопливо, в надвинутой на глаза ушанке, переходил он от винтовки к винтовке, от автомата к автомату и давал очередь или одиночный выстрел по немцам...
(42)Дальнейшая судьба Конакова мне неизвестна – война разбросала нас в разные стороны. (43)Но, когда вспоминаю его – большого, неуклюжего, с тихой, стеснительной улыбкой; когда вспоминаю, как он молча потянулся за автоматом в ответ на слова капитана, что за счёт количества надо нажимать на качество; когда думаю о том, что этот человек вдвоём со старшиной отбивал несколько атак в день и называл это только «трудновато было», мне становится ясно, что таким людям, как Конаков, и с такими людьми, как Конаков, не страшен враг. (44)Никакой!
(45)А ведь таких у нас миллионы, десятки миллионов, целая страна.
(По В.П. Некрасову*)

* Виктор Платонович Некрасов (1911–1987 гг.) – русский писатель, автор произведений о буднях военной жизни.

(1)Шла война, на которую мы, шестнадцатилетние мальчишки, пока ещё не попали. (2)Время было голодное. (3)По студенческим карточкам нам давали всего по четыреста граммов хлеба.
(4)А между тем даже сливочное масло, окорок, яйца, сметана существовали в нашей ком­нате в общежитии — в тумбочке Мишки Елисеева, отец которого работал на складе и каждое воскресенье приходил к сыну и приносил свежую обильную еду.
(5)На Мишкиной тумбочке висел замок. (6)Мы далее не подходили к ней: неприкосновен­ ность чужого замка вырабатывалась у человека веками и была священна во все времена, ис­ключая социальные катаклизмы — стихийные бунты или закономерные революции.
(7)Как-то зимой у нас получилось два выходных дня, и я решил, что пойду к себе в дерев­ню и принесу каравай чёрного хлеба. (8)Ребята меня отговаривали: далеко — сорок пять кило­метров, на улице стужа и возможна метель. (9)Но я поставил себе задачу принести ребятам хлеб.
(10)Утром, несмотря на разыгравшуюся метель, я добрался до родительского дома. (И)Переночевав и положив драгоценный каравай в заплечный мешок, я отправился обратно к своим друзьям в студёном, голодном общежитии.
(12)Должно быть, я простудился, и теперь начиналась болезнь. (13)Меня охватила неве­роятная слабость, и, пройдя по стуже двадцать пять километров, я поднял руку проходящему грузовику.
— (14)Спирт, табак, сало есть? — грозно спросил шофёр. — (15)Э, да что с тобой разгова­ривать!
— (16)Дяденька, не уезжайте! (17)У меня хлеб есть.
(18)Я достал из мешка большой, тяжёлый каравай в надежде, что шофёр отрежет часть и за это довезёт до Владимира. (19)Но весь каравай исчез в кабине грузовика. (20)Видимо, бо­лезнь крепко захватила меня, если даже само исчезновение каравая, ради которого я перенёс такие муки, было мне уже безразлично.
(21)Придя в общежитие, я разделся, залез в ледяное нутро постели и попросил друзей, чтобы они принесли кипятку.
— (22)А кипяток-то с чем?.. (23)Ты из дома-то неужели совсем ничего не принёс?
(24)Я рассказал им, как было дело.
— (25)А не был ли похож тот шофёр на нашего Мишку Елисеева? — спросил Володька Пономарёв.
— (26)Был, — удивился я, вспоминая круглую красную харю шофёра с маленькими се­рыми глазками. — (27)А ты как узнал?
— (28)Да все хапуги и жадюги должны же быть похожи друг на друга!
(29)Тут в комнате появился Мишка, и ребята, не выдержав, впервые обратились к нему с просьбой.
— (З0)Видишь, захворал человек. (31)Дал бы ему хоть чего-нибудь поесть.
(32)Никто не ждал, что Мишку взорвёт таким образом: он вдруг начал орать, наступая то на одного, то на другого.
— (ЗЗ)Ишь, какие ловкие — в чужую суму-то глядеть! (34)Нет у меня ничего в тумбочке, можете проверить. (35)Разрешается.
(З6)При этом он успел метнуть хитрый взгляд на свой тяжёлый замок.
(37)Навалившаяся болезнь, страшная усталость, сердоболие, вложенное матерью в един­ственный каравай хлеба, бесцеремонность, с которой у меня забрали этот каравай, огорчение, что не принёс его, забота ребят, бесстыдная Мишкина ложь — всё это вдруг начало медленно клубиться во мне, как клубится, делаясь всё темнее и страшнее, июльская грозовая туча. (38)Клубы росли, расширялись, застилали глаза и вдруг ударили снизу в мозг тёмной волной.
(39)Говорили мне потом, что я спокойно взял клюшку, которой мы крушили списанные тумбочки, чтобы сжечь их в печке и согреться, и двинулся к тумбочке с замком. (40)Я поднял клюшку и раз, и два, и вот уже обнажилось сокровенное нутро «амбара»: покатилась стеклян­ная банка со сливочным маслом, кусочками рассыпался белый-белый сахар, сверточки по­ больше и поменьше полетели в разные стороны, на дне под свёртками показался хлеб.
— (41)Всё это съесть, а тумбочку сжечь в печке, — будто бы распорядился я, прежде чем лёг в постель. (42)Самому мне есть не хотелось, далее подташнивало. (43)Скоро я впал в забы­тьё, потому что болезнь вошла в полную силу.
(44)Мишка никому не пожаловался, но жить в нашей комнате больше не стал. (45)Его замок долго валялся около печки, как ненужный и бесполезный предмет. (46)Потом его унёс комендант общежития.
(По В. Солоухину)

Солоухин Владимир Алексеевич (1924-1997 гг.) — русский писатель и поэт, видный представитель «деревенской прозы». В наследии писателя особое место занимает автобио­ графическая проза, в которой автор осмысляет историю России XX века.

(1)В те времена домик — старенький, чёрный, скособоченный, под ржавой крышей — торчал среди новеньких пятиэтажек. (2)С каждым месяцем всё ближе и ближе подбирались к нему строители и в конце концов зажали с трёх сторон. (З)Кто-то уже свалил забор, кто-то спа­лил его на весёлом костре, кто-то случайно сгрузил возле входной двери бетонные плиты, а до­мик стоял упрямо и несокрушимо, и хозяева его по-прежнему упорно отказывались переезясать куда бы то ни было. (4)Впрочем, хозяев не было, была хозяйка — Мария Тихоновна Лукошина. (5)До той поры Семён Митрофанович как-то мало с ней встречался. (6)Раз он к ней официально ходил, как представитель, поскольку от строителей поступила жалоба, что старуха уезжать не хочет, домишко ломать не даёт и вообще всячески мешает прогрессу на данной улице. (7)Но и в тот день Семёна Митрофановича пустили не дальше порога, и разговор поэтому получился на сквозняке.
— (8)Отказываетесь, значит, гражданка Лукошина Мария Тихоновна?
— (9)Дайте помереть спокойно.
—(10) Но ведь вам, Мария Тихоновна, предлагается отдельная однокомнатная квартира в новом доме со всеми удобствами. (11)Вы подумайте только: вам, одинокому человеку, нашего­ сударство даёт целую квартиру!
— (12)Дайте помереть спокойно.
— (13)Выселим, гражданка Лукошина, силой ведь придётся...
(14)До сих пор он того разговора простить себе не мог.
(15)Вот на следующий день утром всё и случилось. (16)Получил бульдозерист наряд, по­догнал машину к дому, постучал вежливо:
— Эй, хозяева, вытряхайтесь! (17)Полчаса на сборы — и вонзаюсь я в вашу трухлявую жизнь!..
(18)Не отвечали в доме. (19) Стучали, кричали — молчал дом. (20)Молчал, пока прораб не приказал двери выломать. (21)Только взялись за них: распахнулись эти двери, как в сказке. (22)И Баба-яга на пороге. (23)Молча крик весь выслушала и вроде не поняла: смотрела спокой­но, за вещи не хваталась и даже не плакала.
— (24)Ломать вас буду, бабуся, — сказал бульдозерист.
(25)Поглядела на него угольями своими.
— (26)Не бабуся я, — сказала. — (27)Не бабуся, не мамаша, не свекровь — просто старая женщина.
— (28)Ломай! — закричал прораб. — (29)И так полдня потеряли!
— (30) Как же можно так! — зашумели девчонки-маляры. — (31)Права не имеете ломать!
(32)Перевезти сначала человека надо!.. (ЗЗ)Давайте, бабушка, мы вам поможем...
— (34)Не надо, — сказала Баба-яга. — (Зб)Ничего не надо.
(36)И ушла в дом. (37)И пропала. (38)Прораб, плюнув, к себе пошёл, маляры на обеден­ный перерыв, а бригадир сказал бульдозеристу:
— Встряхни домишко — она враз выскочит.
(39)Однако старуха сама вышла.(40)Вышла, как давеча: в домашнем халате, только портреты в руках. (41)В рамках портреты, четыре штуки. — (42)Ломайте.
— (43)А вещи? — закричал бульдозерист.
—(44) Какие вещи? (45)Глупости вы говорите. (46)Ломайте, и всё. (47)Только я погляжу. (48)Села на плиты и портреты рядом сложила.
— (49)Иконы, что ли, спасаешь, бабка?
— (50)Иконы, — сказала. — (51)Святые мученики великорусские: святой Владимир, свя­той Юрий, святой Николай и святой Олег. (52)Живыми сгорели под деревней Константиновкой двадцать девятого июля сорок третьего года.
— (53)Сыновья? — только и спросил бригадир.
—(54) Сыновья, — ответила, — экипаж машины боевой.
(55)Тихо вдруг стало: бульдозерист двигатель выключил. (56)И сказал тихо:
— В дом идите, бабушка. (57)Пожалуйста.
(58)А сам — в отделение, где всё, как было, и рассказал. (59)Вот тогда-то и включился Семён Митрофанович на последнем, так сказать, этапе. (60)Восемь раз в Архитектурное управление он наведывался; просил, умолял, доказывал. (61)Школу нашёл, где танкисты эти учи­лись, музей там организовал. (62)С частью списался, с деревней Константиновкой: и из части, и из деревни в назначенный день делегации приехали. (бЗ)Матери альбом от части преподнесли и модель «тридцатьчетверки», а от деревни четыре урны с землёй. (64)С могилы земля, где все четверо её сыновей, все её внуки и все правнуки лежали.
(65)А стройдетали на другую ночь в иное место перевезли, и забор новый поставили. (66)Это всё просто было, это сами строители сделали.

(По Б. Васильеву)

Борис Львович Васильев (1924—2013 гг.) — русский писатель, фронтовик, автор воен­ной прозы.

(1)Василий Конаков, или просто Вася, как звали мы его в полку, был командиром пятой роты. (2)Участок его обороны находился у самого подножия Мамаева кургана, господствующей над городом высоты, за овладение которой в течение всех пяти месяцев шли наиболее кровавые бои.
(3)Участок был трудный, абсолютно ровный, ничем не защищённый, а главное, с отвратительными подходами, насквозь простреливавшимися противником. (4)Днём пятая рота была фактически отрезана от остального полка. (5)Снабжение и связь с тылом происходили только ночью. (6)Всё это очень осложняло оборону участка. (7)Надо было что-то предпринимать. (8)И Конаков решил сделать ход сообщения между своими окопами и железнодорожной насыпью.
(9)Однажды ночью он явился ко мне в землянку. (10)С трудом втиснул свою массивную фигуру в мою клетушку и сел у входа на корточки. (11)Смуглый кудрявый парень, с густыми чёрными бровями и неожиданно голубыми, при общей его чёрноте, глазами. (12)Просидел он у меня недолго – погрелся у печки и под конец попросил немного толу – «а то, будь оно неладно, все лопаты об этот чёртов грунт сломал».
– (13)Ладно, – сказал я. – (14)Присылай солдат, я дам, сколько надо.
– (15)Солдат? – он чуть-чуть улыбнулся краешком губ. – (16)Не так-то у меня их много, чтоб гонять взад-вперёд. (17)Давай мне, сам понесу. (18)И он вытащил из-за пазухи телогрейки здоровенный мешок.
(19)На следующую ночь он опять пришёл, потом – его старшина, потом – опять он.
(20)Спустя полторы-две недели нам с капитаном удалось попасть во владения Конакова, в пятую роту. (21)Сейчас прямо от насыпи, где стояли пулемёты и полковая сорокапятка, шёл не очень, правда, глубокий, сантиметров на пятьдесят, но по всем правилам сделанный ход сообщения до самой передовой.
(22)Конакова в его блиндаже мы не застали. (23)На ржавой, неизвестно откуда добытой кровати, укрывшись с головой шинелью, храпел старшина, в углу сидел скрючившись с подвешенной к уху трубкой молоденький связист. (24)Вскоре появился Конаков, растолкал старшину, и тот, торопливо засунув руки в рукава шинели, снял со стены трофейный автомат и ползком выбрался из блиндажа.
(25)Мы с капитаном уселись у печки.
– (26)Ну как? – спросил капитан, чтобы с чего-нибудь начать.
– (27)Да ничего, – Конаков улыбнулся, как обычно, одними уголками
губ. – (28)Воюем помаленьку. (29)С людьми вот только сложно...
– (30)Ну с людьми везде туго, – привычной для того времени фразой ответил капитан. – (31)Вместо количества нужно качеством брать.
(32)Конаков ничего не ответил. (33)Потянулся за автоматом. – (34)Пойдём, что ли, по передовой пройдёмся?
(35)Мы вышли.
(36)Вдруг выяснилось то, что ни одному из нас даже в голову не могло прийти. (37)Мы прошли всю передовую от левого фланга до правого, увидели окопы, одиночные ячейки для бойцов с маленькими нишами для патронов, разложенные на бруствере винтовки и автоматы, два ручных пулемёта на флангах – одним словом, всё то, чему и положено быть на передовой. (38)Не было только одного – не было солдат. (39)На всём протяжении обороны мы не встретили ни одного солдата. (40)Только старшину. (41)Спокойно и неторопливо, в надвинутой на глаза ушанке, переходил он от винтовки к винтовке, от автомата к автомату и давал очередь или одиночный выстрел по немцам...
(42)Дальнейшая судьба Конакова мне неизвестна – война разбросала нас в разные стороны. (43)Но, когда вспоминаю его – большого, неуклюжего, с тихой, стеснительной улыбкой; когда вспоминаю, как он молча потянулся за автоматом в ответ на слова капитана, что за счёт количества надо нажимать на качество; когда думаю о том, что этот человек вдвоём со старшиной отбивал несколько атак в день и называл это только «трудновато было», мне становится ясно, что таким людям, как Конаков, и с такими людьми, как Конаков, не страшен враг. (44)Никакой!
(45)А ведь таких у нас миллионы, десятки миллионов, целая страна.
(По В.П. Некрасову*)

* Виктор Платонович Некрасов (1911–1987 гг.) – русский писатель, автор произведений о буднях военной жизни.

(1)Шла война, на которую мы, шестнадцатилетние мальчишки, пока ещё не попали. (2)Время было голодное. (3)По студенческим карточкам нам давали всего по четыреста граммов хлеба.
(4)А между тем даже сливочное масло, окорок, яйца, сметана существовали в нашей ком­нате в общежитии — в тумбочке Мишки Елисеева, отец которого работал на складе и каждое воскресенье приходил к сыну и приносил свежую обильную еду.
(5)На Мишкиной тумбочке висел замок. (6)Мы далее не подходили к ней: неприкосновен­ ность чужого замка вырабатывалась у человека веками и была священна во все времена, ис­ключая социальные катаклизмы — стихийные бунты или закономерные революции.
(7)Как-то зимой у нас получилось два выходных дня, и я решил, что пойду к себе в дерев­ню и принесу каравай чёрного хлеба. (8)Ребята меня отговаривали: далеко — сорок пять кило­метров, на улице стужа и возможна метель. (9)Но я поставил себе задачу принести ребятам хлеб.
(10)Утром, несмотря на разыгравшуюся метель, я добрался до родительского дома. (И)Переночевав и положив драгоценный каравай в заплечный мешок, я отправился обратно к своим друзьям в студёном, голодном общежитии.
(12)Должно быть, я простудился, и теперь начиналась болезнь. (13)Меня охватила неве­роятная слабость, и, пройдя по стуже двадцать пять километров, я поднял руку проходящему грузовику.
— (14)Спирт, табак, сало есть? — грозно спросил шофёр. — (15)Э, да что с тобой разгова­ривать!
— (16)Дяденька, не уезжайте! (17)У меня хлеб есть.
(18)Я достал из мешка большой, тяжёлый каравай в надежде, что шофёр отрежет часть и за это довезёт до Владимира. (19)Но весь каравай исчез в кабине грузовика. (20)Видимо, бо­лезнь крепко захватила меня, если даже само исчезновение каравая, ради которого я перенёс такие муки, было мне уже безразлично.
(21)Придя в общежитие, я разделся, залез в ледяное нутро постели и попросил друзей, чтобы они принесли кипятку.
— (22)А кипяток-то с чем?.. (23)Ты из дома-то неужели совсем ничего не принёс?
(24)Я рассказал им, как было дело.
— (25)А не был ли похож тот шофёр на нашего Мишку Елисеева? — спросил Володька Пономарёв.
— (26)Был, — удивился я, вспоминая круглую красную харю шофёра с маленькими се­рыми глазками. — (27)А ты как узнал?
— (28)Да все хапуги и жадюги должны же быть похожи друг на друга!
(29)Тут в комнате появился Мишка, и ребята, не выдержав, впервые обратились к нему с просьбой.
— (З0)Видишь, захворал человек. (31)Дал бы ему хоть чего-нибудь поесть.
(32)Никто не ждал, что Мишку взорвёт таким образом: он вдруг начал орать, наступая то на одного, то на другого.
— (ЗЗ)Ишь, какие ловкие — в чужую суму-то глядеть! (34)Нет у меня ничего в тумбочке, можете проверить. (35)Разрешается.
(З6)При этом он успел метнуть хитрый взгляд на свой тяжёлый замок.
(37)Навалившаяся болезнь, страшная усталость, сердоболие, вложенное матерью в един­ственный каравай хлеба, бесцеремонность, с которой у меня забрали этот каравай, огорчение, что не принёс его, забота ребят, бесстыдная Мишкина ложь — всё это вдруг начало медленно клубиться во мне, как клубится, делаясь всё темнее и страшнее, июльская грозовая туча. (38)Клубы росли, расширялись, застилали глаза и вдруг ударили снизу в мозг тёмной волной.
(39)Говорили мне потом, что я спокойно взял клюшку, которой мы крушили списанные тумбочки, чтобы сжечь их в печке и согреться, и двинулся к тумбочке с замком. (40)Я поднял клюшку и раз, и два, и вот уже обнажилось сокровенное нутро «амбара»: покатилась стеклян­ная банка со сливочным маслом, кусочками рассыпался белый-белый сахар, сверточки по­ больше и поменьше полетели в разные стороны, на дне под свёртками показался хлеб.
— (41)Всё это съесть, а тумбочку сжечь в печке, — будто бы распорядился я, прежде чем лёг в постель. (42)Самому мне есть не хотелось, далее подташнивало. (43)Скоро я впал в забы­тьё, потому что болезнь вошла в полную силу.
(44)Мишка никому не пожаловался, но жить в нашей комнате больше не стал. (45)Его замок долго валялся около печки, как ненужный и бесполезный предмет. (46)Потом его унёс комендант общежития.
(По В. Солоухину)

Солоухин Владимир Алексеевич (1924-1997 гг.) — русский писатель и поэт, видный представитель «деревенской прозы». В наследии писателя особое место занимает автобио­ графическая проза, в которой автор осмысляет историю России XX века.

(1)В те времена домик — старенький, чёрный, скособоченный, под ржавой крышей — торчал среди новеньких пятиэтажек. (2)С каждым месяцем всё ближе и ближе подбирались к нему строители и в конце концов зажали с трёх сторон. (З)Кто-то уже свалил забор, кто-то спа­лил его на весёлом костре, кто-то случайно сгрузил возле входной двери бетонные плиты, а до­мик стоял упрямо и несокрушимо, и хозяева его по-прежнему упорно отказывались переезясать куда бы то ни было. (4)Впрочем, хозяев не было, была хозяйка — Мария Тихоновна Лукошина. (5)До той поры Семён Митрофанович как-то мало с ней встречался. (6)Раз он к ней официально ходил, как представитель, поскольку от строителей поступила жалоба, что старуха уезжать не хочет, домишко ломать не даёт и вообще всячески мешает прогрессу на данной улице. (7)Но и в тот день Семёна Митрофановича пустили не дальше порога, и разговор поэтому получился на сквозняке.
— (8)Отказываетесь, значит, гражданка Лукошина Мария Тихоновна?
— (9)Дайте помереть спокойно.
—(10) Но ведь вам, Мария Тихоновна, предлагается отдельная однокомнатная квартира в новом доме со всеми удобствами. (11)Вы подумайте только: вам, одинокому человеку, нашего­ сударство даёт целую квартиру!
— (12)Дайте помереть спокойно.
— (13)Выселим, гражданка Лукошина, силой ведь придётся...
(14)До сих пор он того разговора простить себе не мог.
(15)Вот на следующий день утром всё и случилось. (16)Получил бульдозерист наряд, по­догнал машину к дому, постучал вежливо:
— Эй, хозяева, вытряхайтесь! (17)Полчаса на сборы — и вонзаюсь я в вашу трухлявую жизнь!..
(18)Не отвечали в доме. (19) Стучали, кричали — молчал дом. (20)Молчал, пока прораб не приказал двери выломать. (21)Только взялись за них: распахнулись эти двери, как в сказке. (22)И Баба-яга на пороге. (23)Молча крик весь выслушала и вроде не поняла: смотрела спокой­но, за вещи не хваталась и даже не плакала.
— (24)Ломать вас буду, бабуся, — сказал бульдозерист.
(25)Поглядела на него угольями своими.
— (26)Не бабуся я, — сказала. — (27)Не бабуся, не мамаша, не свекровь — просто старая женщина.
— (28)Ломай! — закричал прораб. — (29)И так полдня потеряли!
— (30) Как же можно так! — зашумели девчонки-маляры. — (31)Права не имеете ломать!
(32)Перевезти сначала человека надо!.. (ЗЗ)Давайте, бабушка, мы вам поможем...
— (34)Не надо, — сказала Баба-яга. — (Зб)Ничего не надо.
(36)И ушла в дом. (37)И пропала. (38)Прораб, плюнув, к себе пошёл, маляры на обеден­ный перерыв, а бригадир сказал бульдозеристу:
— Встряхни домишко — она враз выскочит.
(39)Однако старуха сама вышла.(40)Вышла, как давеча: в домашнем халате, только портреты в руках. (41)В рамках портреты, четыре штуки. — (42)Ломайте.
— (43)А вещи? — закричал бульдозерист.
—(44) Какие вещи? (45)Глупости вы говорите. (46)Ломайте, и всё. (47)Только я погляжу. (48)Села на плиты и портреты рядом сложила.
— (49)Иконы, что ли, спасаешь, бабка?
— (50)Иконы, — сказала. — (51)Святые мученики великорусские: святой Владимир, свя­той Юрий, святой Николай и святой Олег. (52)Живыми сгорели под деревней Константиновкой двадцать девятого июля сорок третьего года.
— (53)Сыновья? — только и спросил бригадир.
—(54) Сыновья, — ответила, — экипаж машины боевой.
(55)Тихо вдруг стало: бульдозерист двигатель выключил. (56)И сказал тихо:
— В дом идите, бабушка. (57)Пожалуйста.
(58)А сам — в отделение, где всё, как было, и рассказал. (59)Вот тогда-то и включился Семён Митрофанович на последнем, так сказать, этапе. (60)Восемь раз в Архитектурное управление он наведывался; просил, умолял, доказывал. (61)Школу нашёл, где танкисты эти учи­лись, музей там организовал. (62)С частью списался, с деревней Константиновкой: и из части, и из деревни в назначенный день делегации приехали. (бЗ)Матери альбом от части преподнесли и модель «тридцатьчетверки», а от деревни четыре урны с землёй. (64)С могилы земля, где все четверо её сыновей, все её внуки и все правнуки лежали.
(65)А стройдетали на другую ночь в иное место перевезли, и забор новый поставили. (66)Это всё просто было, это сами строители сделали.

(По Б. Васильеву)

Борис Львович Васильев (1924—2013 гг.) — русский писатель, фронтовик, автор воен­ной прозы.

(1)Василий Конаков, или просто Вася, как звали мы его в полку, был командиром пятой роты. (2)Участок его обороны находился у самого подножия Мамаева кургана, господствующей над городом высоты, за овладение которой в течение всех пяти месяцев шли наиболее кровавые бои.
(3)Участок был трудный, абсолютно ровный, ничем не защищённый, а главное, с отвратительными подходами, насквозь простреливавшимися противником. (4)Днём пятая рота была фактически отрезана от остального полка. (5)Снабжение и связь с тылом происходили только ночью. (6)Всё это очень осложняло оборону участка. (7)Надо было что-то предпринимать. (8)И Конаков решил сделать ход сообщения между своими окопами и железнодорожной насыпью.
(9)Однажды ночью он явился ко мне в землянку. (10)С трудом втиснул свою массивную фигуру в мою клетушку и сел у входа на корточки. (11)Смуглый кудрявый парень, с густыми чёрными бровями и неожиданно голубыми, при общей его чёрноте, глазами. (12)Просидел он у меня недолго – погрелся у печки и под конец попросил немного толу – «а то, будь оно неладно, все лопаты об этот чёртов грунт сломал».
– (13)Ладно, – сказал я. – (14)Присылай солдат, я дам, сколько надо.
– (15)Солдат? – он чуть-чуть улыбнулся краешком губ. – (16)Не так-то у меня их много, чтоб гонять взад-вперёд. (17)Давай мне, сам понесу. (18)И он вытащил из-за пазухи телогрейки здоровенный мешок.
(19)На следующую ночь он опять пришёл, потом – его старшина, потом – опять он.
(20)Спустя полторы-две недели нам с капитаном удалось попасть во владения Конакова, в пятую роту. (21)Сейчас прямо от насыпи, где стояли пулемёты и полковая сорокапятка, шёл не очень, правда, глубокий, сантиметров на пятьдесят, но по всем правилам сделанный ход сообщения до самой передовой.
(22)Конакова в его блиндаже мы не застали. (23)На ржавой, неизвестно откуда добытой кровати, укрывшись с головой шинелью, храпел старшина, в углу сидел скрючившись с подвешенной к уху трубкой молоденький связист. (24)Вскоре появился Конаков, растолкал старшину, и тот, торопливо засунув руки в рукава шинели, снял со стены трофейный автомат и ползком выбрался из блиндажа.
(25)Мы с капитаном уселись у печки.
– (26)Ну как? – спросил капитан, чтобы с чего-нибудь начать.
– (27)Да ничего, – Конаков улыбнулся, как обычно, одними уголками
губ. – (28)Воюем помаленьку. (29)С людьми вот только сложно...
– (30)Ну с людьми везде туго, – привычной для того времени фразой ответил капитан. – (31)Вместо количества нужно качеством брать.
(32)Конаков ничего не ответил. (33)Потянулся за автоматом. – (34)Пойдём, что ли, по передовой пройдёмся?
(35)Мы вышли.
(36)Вдруг выяснилось то, что ни одному из нас даже в голову не могло прийти. (37)Мы прошли всю передовую от левого фланга до правого, увидели окопы, одиночные ячейки для бойцов с маленькими нишами для патронов, разложенные на бруствере винтовки и автоматы, два ручных пулемёта на флангах – одним словом, всё то, чему и положено быть на передовой. (38)Не было только одного – не было солдат. (39)На всём протяжении обороны мы не встретили ни одного солдата. (40)Только старшину. (41)Спокойно и неторопливо, в надвинутой на глаза ушанке, переходил он от винтовки к винтовке, от автомата к автомату и давал очередь или одиночный выстрел по немцам...
(42)Дальнейшая судьба Конакова мне неизвестна – война разбросала нас в разные стороны. (43)Но, когда вспоминаю его – большого, неуклюжего, с тихой, стеснительной улыбкой; когда вспоминаю, как он молча потянулся за автоматом в ответ на слова капитана, что за счёт количества надо нажимать на качество; когда думаю о том, что этот человек вдвоём со старшиной отбивал несколько атак в день и называл это только «трудновато было», мне становится ясно, что таким людям, как Конаков, и с такими людьми, как Конаков, не страшен враг. (44)Никакой!
(45)А ведь таких у нас миллионы, десятки миллионов, целая страна.
(По В.П. Некрасову*)

* Виктор Платонович Некрасов (1911–1987 гг.) – русский писатель, автор произведений о буднях военной жизни.

(1)Шла война, на которую мы, шестнадцатилетние мальчишки, пока ещё не попали. (2)Время было голодное. (3)По студенческим карточкам нам давали всего по четыреста граммов хлеба.
(4)А между тем даже сливочное масло, окорок, яйца, сметана существовали в нашей ком­нате в общежитии — в тумбочке Мишки Елисеева, отец которого работал на складе и каждое воскресенье приходил к сыну и приносил свежую обильную еду.
(5)На Мишкиной тумбочке висел замок. (6)Мы далее не подходили к ней: неприкосновен­ ность чужого замка вырабатывалась у человека веками и была священна во все времена, ис­ключая социальные катаклизмы — стихийные бунты или закономерные революции.
(7)Как-то зимой у нас получилось два выходных дня, и я решил, что пойду к себе в дерев­ню и принесу каравай чёрного хлеба. (8)Ребята меня отговаривали: далеко — сорок пять кило­метров, на улице стужа и возможна метель. (9)Но я поставил себе задачу принести ребятам хлеб.
(10)Утром, несмотря на разыгравшуюся метель, я добрался до родительского дома. (И)Переночевав и положив драгоценный каравай в заплечный мешок, я отправился обратно к своим друзьям в студёном, голодном общежитии.
(12)Должно быть, я простудился, и теперь начиналась болезнь. (13)Меня охватила неве­роятная слабость, и, пройдя по стуже двадцать пять километров, я поднял руку проходящему грузовику.
— (14)Спирт, табак, сало есть? — грозно спросил шофёр. — (15)Э, да что с тобой разгова­ривать!
— (16)Дяденька, не уезжайте! (17)У меня хлеб есть.
(18)Я достал из мешка большой, тяжёлый каравай в надежде, что шофёр отрежет часть и за это довезёт до Владимира. (19)Но весь каравай исчез в кабине грузовика. (20)Видимо, бо­лезнь крепко захватила меня, если даже само исчезновение каравая, ради которого я перенёс такие муки, было мне уже безразлично.
(21)Придя в общежитие, я разделся, залез в ледяное нутро постели и попросил друзей, чтобы они принесли кипятку.
— (22)А кипяток-то с чем?.. (23)Ты из дома-то неужели совсем ничего не принёс?
(24)Я рассказал им, как было дело.
— (25)А не был ли похож тот шофёр на нашего Мишку Елисеева? — спросил Володька Пономарёв.
— (26)Был, — удивился я, вспоминая круглую красную харю шофёра с маленькими се­рыми глазками. — (27)А ты как узнал?
— (28)Да все хапуги и жадюги должны же быть похожи друг на друга!
(29)Тут в комнате появился Мишка, и ребята, не выдержав, впервые обратились к нему с просьбой.
— (З0)Видишь, захворал человек. (31)Дал бы ему хоть чего-нибудь поесть.
(32)Никто не ждал, что Мишку взорвёт таким образом: он вдруг начал орать, наступая то на одного, то на другого.
— (ЗЗ)Ишь, какие ловкие — в чужую суму-то глядеть! (34)Нет у меня ничего в тумбочке, можете проверить. (35)Разрешается.
(З6)При этом он успел метнуть хитрый взгляд на свой тяжёлый замок.
(37)Навалившаяся болезнь, страшная усталость, сердоболие, вложенное матерью в един­ственный каравай хлеба, бесцеремонность, с которой у меня забрали этот каравай, огорчение, что не принёс его, забота ребят, бесстыдная Мишкина ложь — всё это вдруг начало медленно клубиться во мне, как клубится, делаясь всё темнее и страшнее, июльская грозовая туча. (38)Клубы росли, расширялись, застилали глаза и вдруг ударили снизу в мозг тёмной волной.
(39)Говорили мне потом, что я спокойно взял клюшку, которой мы крушили списанные тумбочки, чтобы сжечь их в печке и согреться, и двинулся к тумбочке с замком. (40)Я поднял клюшку и раз, и два, и вот уже обнажилось сокровенное нутро «амбара»: покатилась стеклян­ная банка со сливочным маслом, кусочками рассыпался белый-белый сахар, сверточки по­ больше и поменьше полетели в разные стороны, на дне под свёртками показался хлеб.
— (41)Всё это съесть, а тумбочку сжечь в печке, — будто бы распорядился я, прежде чем лёг в постель. (42)Самому мне есть не хотелось, далее подташнивало. (43)Скоро я впал в забы­тьё, потому что болезнь вошла в полную силу.
(44)Мишка никому не пожаловался, но жить в нашей комнате больше не стал. (45)Его замок долго валялся около печки, как ненужный и бесполезный предмет. (46)Потом его унёс комендант общежития.
(По В. Солоухину)

Солоухин Владимир Алексеевич (1924-1997 гг.) — русский писатель и поэт, видный представитель «деревенской прозы». В наследии писателя особое место занимает автобио­ графическая проза, в которой автор осмысляет историю России XX века.

(1)В те времена домик — старенький, чёрный, скособоченный, под ржавой крышей — торчал среди новеньких пятиэтажек. (2)С каждым месяцем всё ближе и ближе подбирались к нему строители и в конце концов зажали с трёх сторон. (З)Кто-то уже свалил забор, кто-то спа­лил его на весёлом костре, кто-то случайно сгрузил возле входной двери бетонные плиты, а до­мик стоял упрямо и несокрушимо, и хозяева его по-прежнему упорно отказывались переезясать куда бы то ни было. (4)Впрочем, хозяев не было, была хозяйка — Мария Тихоновна Лукошина. (5)До той поры Семён Митрофанович как-то мало с ней встречался. (6)Раз он к ней официально ходил, как представитель, поскольку от строителей поступила жалоба, что старуха уезжать не хочет, домишко ломать не даёт и вообще всячески мешает прогрессу на данной улице. (7)Но и в тот день Семёна Митрофановича пустили не дальше порога, и разговор поэтому получился на сквозняке.
— (8)Отказываетесь, значит, гражданка Лукошина Мария Тихоновна?
— (9)Дайте помереть спокойно.
—(10) Но ведь вам, Мария Тихоновна, предлагается отдельная однокомнатная квартира в новом доме со всеми удобствами. (11)Вы подумайте только: вам, одинокому человеку, нашего­ сударство даёт целую квартиру!
— (12)Дайте помереть спокойно.
— (13)Выселим, гражданка Лукошина, силой ведь придётся...
(14)До сих пор он того разговора простить себе не мог.
(15)Вот на следующий день утром всё и случилось. (16)Получил бульдозерист наряд, по­догнал машину к дому, постучал вежливо:
— Эй, хозяева, вытряхайтесь! (17)Полчаса на сборы — и вонзаюсь я в вашу трухлявую жизнь!..
(18)Не отвечали в доме. (19) Стучали, кричали — молчал дом. (20)Молчал, пока прораб не приказал двери выломать. (21)Только взялись за них: распахнулись эти двери, как в сказке. (22)И Баба-яга на пороге. (23)Молча крик весь выслушала и вроде не поняла: смотрела спокой­но, за вещи не хваталась и даже не плакала.
— (24)Ломать вас буду, бабуся, — сказал бульдозерист.
(25)Поглядела на него угольями своими.
— (26)Не бабуся я, — сказала. — (27)Не бабуся, не мамаша, не свекровь — просто старая женщина.
— (28)Ломай! — закричал прораб. — (29)И так полдня потеряли!
— (30) Как же можно так! — зашумели девчонки-маляры. — (31)Права не имеете ломать!
(32)Перевезти сначала человека надо!.. (ЗЗ)Давайте, бабушка, мы вам поможем...
— (34)Не надо, — сказала Баба-яга. — (Зб)Ничего не надо.
(36)И ушла в дом. (37)И пропала. (38)Прораб, плюнув, к себе пошёл, маляры на обеден­ный перерыв, а бригадир сказал бульдозеристу:
— Встряхни домишко — она враз выскочит.
(39)Однако старуха сама вышла.(40)Вышла, как давеча: в домашнем халате, только портреты в руках. (41)В рамках портреты, четыре штуки. — (42)Ломайте.
— (43)А вещи? — закричал бульдозерист.
—(44) Какие вещи? (45)Глупости вы говорите. (46)Ломайте, и всё. (47)Только я погляжу. (48)Села на плиты и портреты рядом сложила.
— (49)Иконы, что ли, спасаешь, бабка?
— (50)Иконы, — сказала. — (51)Святые мученики великорусские: святой Владимир, свя­той Юрий, святой Николай и святой Олег. (52)Живыми сгорели под деревней Константиновкой двадцать девятого июля сорок третьего года.
— (53)Сыновья? — только и спросил бригадир.
—(54) Сыновья, — ответила, — экипаж машины боевой.
(55)Тихо вдруг стало: бульдозерист двигатель выключил. (56)И сказал тихо:
— В дом идите, бабушка. (57)Пожалуйста.
(58)А сам — в отделение, где всё, как было, и рассказал. (59)Вот тогда-то и включился Семён Митрофанович на последнем, так сказать, этапе. (60)Восемь раз в Архитектурное управление он наведывался; просил, умолял, доказывал. (61)Школу нашёл, где танкисты эти учи­лись, музей там организовал. (62)С частью списался, с деревней Константиновкой: и из части, и из деревни в назначенный день делегации приехали. (бЗ)Матери альбом от части преподнесли и модель «тридцатьчетверки», а от деревни четыре урны с землёй. (64)С могилы земля, где все четверо её сыновей, все её внуки и все правнуки лежали.
(65)А стройдетали на другую ночь в иное место перевезли, и забор новый поставили. (66)Это всё просто было, это сами строители сделали.

(По Б. Васильеву)

Борис Львович Васильев (1924—2013 гг.) — русский писатель, фронтовик, автор воен­ной прозы.

(1)Василий Конаков, или просто Вася, как звали мы его в полку, был командиром пятой роты. (2)Участок его обороны находился у самого подножия Мамаева кургана, господствующей над городом высоты, за овладение которой в течение всех пяти месяцев шли наиболее кровавые бои.
(3)Участок был трудный, абсолютно ровный, ничем не защищённый, а главное, с отвратительными подходами, насквозь простреливавшимися противником. (4)Днём пятая рота была фактически отрезана от остального полка. (5)Снабжение и связь с тылом происходили только ночью. (6)Всё это очень осложняло оборону участка. (7)Надо было что-то предпринимать. (8)И Конаков решил сделать ход сообщения между своими окопами и железнодорожной насыпью.
(9)Однажды ночью он явился ко мне в землянку. (10)С трудом втиснул свою массивную фигуру в мою клетушку и сел у входа на корточки. (11)Смуглый кудрявый парень, с густыми чёрными бровями и неожиданно голубыми, при общей его чёрноте, глазами. (12)Просидел он у меня недолго – погрелся у печки и под конец попросил немного толу – «а то, будь оно неладно, все лопаты об этот чёртов грунт сломал».
– (13)Ладно, – сказал я. – (14)Присылай солдат, я дам, сколько надо.
– (15)Солдат? – он чуть-чуть улыбнулся краешком губ. – (16)Не так-то у меня их много, чтоб гонять взад-вперёд. (17)Давай мне, сам понесу. (18)И он вытащил из-за пазухи телогрейки здоровенный мешок.
(19)На следующую ночь он опять пришёл, потом – его старшина, потом – опять он.
(20)Спустя полторы-две недели нам с капитаном удалось попасть во владения Конакова, в пятую роту. (21)Сейчас прямо от насыпи, где стояли пулемёты и полковая сорокапятка, шёл не очень, правда, глубокий, сантиметров на пятьдесят, но по всем правилам сделанный ход сообщения до самой передовой.
(22)Конакова в его блиндаже мы не застали. (23)На ржавой, неизвестно откуда добытой кровати, укрывшись с головой шинелью, храпел старшина, в углу сидел скрючившись с подвешенной к уху трубкой молоденький связист. (24)Вскоре появился Конаков, растолкал старшину, и тот, торопливо засунув руки в рукава шинели, снял со стены трофейный автомат и ползком выбрался из блиндажа.
(25)Мы с капитаном уселись у печки.
– (26)Ну как? – спросил капитан, чтобы с чего-нибудь начать.
– (27)Да ничего, – Конаков улыбнулся, как обычно, одними уголками
губ. – (28)Воюем помаленьку. (29)С людьми вот только сложно...
– (30)Ну с людьми везде туго, – привычной для того времени фразой ответил капитан. – (31)Вместо количества нужно качеством брать.
(32)Конаков ничего не ответил. (33)Потянулся за автоматом. – (34)Пойдём, что ли, по передовой пройдёмся?
(35)Мы вышли.
(36)Вдруг выяснилось то, что ни одному из нас даже в голову не могло прийти. (37)Мы прошли всю передовую от левого фланга до правого, увидели окопы, одиночные ячейки для бойцов с маленькими нишами для патронов, разложенные на бруствере винтовки и автоматы, два ручных пулемёта на флангах – одним словом, всё то, чему и положено быть на передовой. (38)Не было только одного – не было солдат. (39)На всём протяжении обороны мы не встретили ни одного солдата. (40)Только старшину. (41)Спокойно и неторопливо, в надвинутой на глаза ушанке, переходил он от винтовки к винтовке, от автомата к автомату и давал очередь или одиночный выстрел по немцам...
(42)Дальнейшая судьба Конакова мне неизвестна – война разбросала нас в разные стороны. (43)Но, когда вспоминаю его – большого, неуклюжего, с тихой, стеснительной улыбкой; когда вспоминаю, как он молча потянулся за автоматом в ответ на слова капитана, что за счёт количества надо нажимать на качество; когда думаю о том, что этот человек вдвоём со старшиной отбивал несколько атак в день и называл это только «трудновато было», мне становится ясно, что таким людям, как Конаков, и с такими людьми, как Конаков, не страшен враг. (44)Никакой!
(45)А ведь таких у нас миллионы, десятки миллионов, целая страна.
(По В.П. Некрасову*)

* Виктор Платонович Некрасов (1911–1987 гг.) – русский писатель, автор произведений о буднях военной жизни.

(1)Шла война, на которую мы, шестнадцатилетние мальчишки, пока ещё не попали. (2)Время было голодное. (3)По студенческим карточкам нам давали всего по четыреста граммов хлеба.
(4)А между тем даже сливочное масло, окорок, яйца, сметана существовали в нашей ком­нате в общежитии — в тумбочке Мишки Елисеева, отец которого работал на складе и каждое воскресенье приходил к сыну и приносил свежую обильную еду.
(5)На Мишкиной тумбочке висел замок. (6)Мы далее не подходили к ней: неприкосновен­ ность чужого замка вырабатывалась у человека веками и была священна во все времена, ис­ключая социальные катаклизмы — стихийные бунты или закономерные революции.
(7)Как-то зимой у нас получилось два выходных дня, и я решил, что пойду к себе в дерев­ню и принесу каравай чёрного хлеба. (8)Ребята меня отговаривали: далеко — сорок пять кило­метров, на улице стужа и возможна метель. (9)Но я поставил себе задачу принести ребятам хлеб.
(10)Утром, несмотря на разыгравшуюся метель, я добрался до родительского дома. (И)Переночевав и положив драгоценный каравай в заплечный мешок, я отправился обратно к своим друзьям в студёном, голодном общежитии.
(12)Должно быть, я простудился, и теперь начиналась болезнь. (13)Меня охватила неве­роятная слабость, и, пройдя по стуже двадцать пять километров, я поднял руку проходящему грузовику.
— (14)Спирт, табак, сало есть? — грозно спросил шофёр. — (15)Э, да что с тобой разгова­ривать!
— (16)Дяденька, не уезжайте! (17)У меня хлеб есть.
(18)Я достал из мешка большой, тяжёлый каравай в надежде, что шофёр отрежет часть и за это довезёт до Владимира. (19)Но весь каравай исчез в кабине грузовика. (20)Видимо, бо­лезнь крепко захватила меня, если даже само исчезновение каравая, ради которого я перенёс такие муки, было мне уже безразлично.
(21)Придя в общежитие, я разделся, залез в ледяное нутро постели и попросил друзей, чтобы они принесли кипятку.
— (22)А кипяток-то с чем?.. (23)Ты из дома-то неужели совсем ничего не принёс?
(24)Я рассказал им, как было дело.
— (25)А не был ли похож тот шофёр на нашего Мишку Елисеева? — спросил Володька Пономарёв.
— (26)Был, — удивился я, вспоминая круглую красную харю шофёра с маленькими се­рыми глазками. — (27)А ты как узнал?
— (28)Да все хапуги и жадюги должны же быть похожи друг на друга!
(29)Тут в комнате появился Мишка, и ребята, не выдержав, впервые обратились к нему с просьбой.
— (З0)Видишь, захворал человек. (31)Дал бы ему хоть чего-нибудь поесть.
(32)Никто не ждал, что Мишку взорвёт таким образом: он вдруг начал орать, наступая то на одного, то на другого.
— (ЗЗ)Ишь, какие ловкие — в чужую суму-то глядеть! (34)Нет у меня ничего в тумбочке, можете проверить. (35)Разрешается.
(З6)При этом он успел метнуть хитрый взгляд на свой тяжёлый замок.
(37)Навалившаяся болезнь, страшная усталость, сердоболие, вложенное матерью в един­ственный каравай хлеба, бесцеремонность, с которой у меня забрали этот каравай, огорчение, что не принёс его, забота ребят, бесстыдная Мишкина ложь — всё это вдруг начало медленно клубиться во мне, как клубится, делаясь всё темнее и страшнее, июльская грозовая туча. (38)Клубы росли, расширялись, застилали глаза и вдруг ударили снизу в мозг тёмной волной.
(39)Говорили мне потом, что я спокойно взял клюшку, которой мы крушили списанные тумбочки, чтобы сжечь их в печке и согреться, и двинулся к тумбочке с замком. (40)Я поднял клюшку и раз, и два, и вот уже обнажилось сокровенное нутро «амбара»: покатилась стеклян­ная банка со сливочным маслом, кусочками рассыпался белый-белый сахар, сверточки по­ больше и поменьше полетели в разные стороны, на дне под свёртками показался хлеб.
— (41)Всё это съесть, а тумбочку сжечь в печке, — будто бы распорядился я, прежде чем лёг в постель. (42)Самому мне есть не хотелось, далее подташнивало. (43)Скоро я впал в забы­тьё, потому что болезнь вошла в полную силу.
(44)Мишка никому не пожаловался, но жить в нашей комнате больше не стал. (45)Его замок долго валялся около печки, как ненужный и бесполезный предмет. (46)Потом его унёс комендант общежития.
(По В. Солоухину)

Солоухин Владимир Алексеевич (1924-1997 гг.) — русский писатель и поэт, видный представитель «деревенской прозы». В наследии писателя особое место занимает автобио­ графическая проза, в которой автор осмысляет историю России XX века.

(1)В те времена домик — старенький, чёрный, скособоченный, под ржавой крышей — торчал среди новеньких пятиэтажек. (2)С каждым месяцем всё ближе и ближе подбирались к нему строители и в конце концов зажали с трёх сторон. (З)Кто-то уже свалил забор, кто-то спа­лил его на весёлом костре, кто-то случайно сгрузил возле входной двери бетонные плиты, а до­мик стоял упрямо и несокрушимо, и хозяева его по-прежнему упорно отказывались переезясать куда бы то ни было. (4)Впрочем, хозяев не было, была хозяйка — Мария Тихоновна Лукошина. (5)До той поры Семён Митрофанович как-то мало с ней встречался. (6)Раз он к ней официально ходил, как представитель, поскольку от строителей поступила жалоба, что старуха уезжать не хочет, домишко ломать не даёт и вообще всячески мешает прогрессу на данной улице. (7)Но и в тот день Семёна Митрофановича пустили не дальше порога, и разговор поэтому получился на сквозняке.
— (8)Отказываетесь, значит, гражданка Лукошина Мария Тихоновна?
— (9)Дайте помереть спокойно.
—(10) Но ведь вам, Мария Тихоновна, предлагается отдельная однокомнатная квартира в новом доме со всеми удобствами. (11)Вы подумайте только: вам, одинокому человеку, нашего­ сударство даёт целую квартиру!
— (12)Дайте помереть спокойно.
— (13)Выселим, гражданка Лукошина, силой ведь придётся...
(14)До сих пор он того разговора простить себе не мог.
(15)Вот на следующий день утром всё и случилось. (16)Получил бульдозерист наряд, по­догнал машину к дому, постучал вежливо:
— Эй, хозяева, вытряхайтесь! (17)Полчаса на сборы — и вонзаюсь я в вашу трухлявую жизнь!..
(18)Не отвечали в доме. (19) Стучали, кричали — молчал дом. (20)Молчал, пока прораб не приказал двери выломать. (21)Только взялись за них: распахнулись эти двери, как в сказке. (22)И Баба-яга на пороге. (23)Молча крик весь выслушала и вроде не поняла: смотрела спокой­но, за вещи не хваталась и даже не плакала.
— (24)Ломать вас буду, бабуся, — сказал бульдозерист.
(25)Поглядела на него угольями своими.
— (26)Не бабуся я, — сказала. — (27)Не бабуся, не мамаша, не свекровь — просто старая женщина.
— (28)Ломай! — закричал прораб. — (29)И так полдня потеряли!
— (30) Как же можно так! — зашумели девчонки-маляры. — (31)Права не имеете ломать!
(32)Перевезти сначала человека надо!.. (ЗЗ)Давайте, бабушка, мы вам поможем...
— (34)Не надо, — сказала Баба-яга. — (Зб)Ничего не надо.
(36)И ушла в дом. (37)И пропала. (38)Прораб, плюнув, к себе пошёл, маляры на обеден­ный перерыв, а бригадир сказал бульдозеристу:
— Встряхни домишко — она враз выскочит.
(39)Однако старуха сама вышла.(40)Вышла, как давеча: в домашнем халате, только портреты в руках. (41)В рамках портреты, четыре штуки. — (42)Ломайте.
— (43)А вещи? — закричал бульдозерист.
—(44) Какие вещи? (45)Глупости вы говорите. (46)Ломайте, и всё. (47)Только я погляжу. (48)Села на плиты и портреты рядом сложила.
— (49)Иконы, что ли, спасаешь, бабка?
— (50)Иконы, — сказала. — (51)Святые мученики великорусские: святой Владимир, свя­той Юрий, святой Николай и святой Олег. (52)Живыми сгорели под деревней Константиновкой двадцать девятого июля сорок третьего года.
— (53)Сыновья? — только и спросил бригадир.
—(54) Сыновья, — ответила, — экипаж машины боевой.
(55)Тихо вдруг стало: бульдозерист двигатель выключил. (56)И сказал тихо:
— В дом идите, бабушка. (57)Пожалуйста.
(58)А сам — в отделение, где всё, как было, и рассказал. (59)Вот тогда-то и включился Семён Митрофанович на последнем, так сказать, этапе. (60)Восемь раз в Архитектурное управление он наведывался; просил, умолял, доказывал. (61)Школу нашёл, где танкисты эти учи­лись, музей там организовал. (62)С частью списался, с деревней Константиновкой: и из части, и из деревни в назначенный день делегации приехали. (бЗ)Матери альбом от части преподнесли и модель «тридцатьчетверки», а от деревни четыре урны с землёй. (64)С могилы земля, где все четверо её сыновей, все её внуки и все правнуки лежали.
(65)А стройдетали на другую ночь в иное место перевезли, и забор новый поставили. (66)Это всё просто было, это сами строители сделали.

(По Б. Васильеву)

Борис Львович Васильев (1924—2013 гг.) — русский писатель, фронтовик, автор воен­ной прозы.

(1)Василий Конаков, или просто Вася, как звали мы его в полку, был командиром пятой роты. (2)Участок его обороны находился у самого подножия Мамаева кургана, господствующей над городом высоты, за овладение которой в течение всех пяти месяцев шли наиболее кровавые бои.
(3)Участок был трудный, абсолютно ровный, ничем не защищённый, а главное, с отвратительными подходами, насквозь простреливавшимися противником. (4)Днём пятая рота была фактически отрезана от остального полка. (5)Снабжение и связь с тылом происходили только ночью. (6)Всё это очень осложняло оборону участка. (7)Надо было что-то предпринимать. (8)И Конаков решил сделать ход сообщения между своими окопами и железнодорожной насыпью.
(9)Однажды ночью он явился ко мне в землянку. (10)С трудом втиснул свою массивную фигуру в мою клетушку и сел у входа на корточки. (11)Смуглый кудрявый парень, с густыми чёрными бровями и неожиданно голубыми, при общей его чёрноте, глазами. (12)Просидел он у меня недолго – погрелся у печки и под конец попросил немного толу – «а то, будь оно неладно, все лопаты об этот чёртов грунт сломал».
– (13)Ладно, – сказал я. – (14)Присылай солдат, я дам, сколько надо.
– (15)Солдат? – он чуть-чуть улыбнулся краешком губ. – (16)Не так-то у меня их много, чтоб гонять взад-вперёд. (17)Давай мне, сам понесу. (18)И он вытащил из-за пазухи телогрейки здоровенный мешок.
(19)На следующую ночь он опять пришёл, потом – его старшина, потом – опять он.
(20)Спустя полторы-две недели нам с капитаном удалось попасть во владения Конакова, в пятую роту. (21)Сейчас прямо от насыпи, где стояли пулемёты и полковая сорокапятка, шёл не очень, правда, глубокий, сантиметров на пятьдесят, но по всем правилам сделанный ход сообщения до самой передовой.
(22)Конакова в его блиндаже мы не застали. (23)На ржавой, неизвестно откуда добытой кровати, укрывшись с головой шинелью, храпел старшина, в углу сидел скрючившись с подвешенной к уху трубкой молоденький связист. (24)Вскоре появился Конаков, растолкал старшину, и тот, торопливо засунув руки в рукава шинели, снял со стены трофейный автомат и ползком выбрался из блиндажа.
(25)Мы с капитаном уселись у печки.
– (26)Ну как? – спросил капитан, чтобы с чего-нибудь начать.
– (27)Да ничего, – Конаков улыбнулся, как обычно, одними уголками
губ. – (28)Воюем помаленьку. (29)С людьми вот только сложно...
– (30)Ну с людьми везде туго, – привычной для того времени фразой ответил капитан. – (31)Вместо количества нужно качеством брать.
(32)Конаков ничего не ответил. (33)Потянулся за автоматом. – (34)Пойдём, что ли, по передовой пройдёмся?
(35)Мы вышли.
(36)Вдруг выяснилось то, что ни одному из нас даже в голову не могло прийти. (37)Мы прошли всю передовую от левого фланга до правого, увидели окопы, одиночные ячейки для бойцов с маленькими нишами для патронов, разложенные на бруствере винтовки и автоматы, два ручных пулемёта на флангах – одним словом, всё то, чему и положено быть на передовой. (38)Не было только одного – не было солдат. (39)На всём протяжении обороны мы не встретили ни одного солдата. (40)Только старшину. (41)Спокойно и неторопливо, в надвинутой на глаза ушанке, переходил он от винтовки к винтовке, от автомата к автомату и давал очередь или одиночный выстрел по немцам...
(42)Дальнейшая судьба Конакова мне неизвестна – война разбросала нас в разные стороны. (43)Но, когда вспоминаю его – большого, неуклюжего, с тихой, стеснительной улыбкой; когда вспоминаю, как он молча потянулся за автоматом в ответ на слова капитана, что за счёт количества надо нажимать на качество; когда думаю о том, что этот человек вдвоём со старшиной отбивал несколько атак в день и называл это только «трудновато было», мне становится ясно, что таким людям, как Конаков, и с такими людьми, как Конаков, не страшен враг. (44)Никакой!
(45)А ведь таких у нас миллионы, десятки миллионов, целая страна.
(По В.П. Некрасову*)

* Виктор Платонович Некрасов (1911–1987 гг.) – русский писатель, автор произведений о буднях военной жизни.

(1)Шла война, на которую мы, шестнадцатилетние мальчишки, пока ещё не попали. (2)Время было голодное. (3)По студенческим карточкам нам давали всего по четыреста граммов хлеба.
(4)А между тем даже сливочное масло, окорок, яйца, сметана существовали в нашей ком­нате в общежитии — в тумбочке Мишки Елисеева, отец которого работал на складе и каждое воскресенье приходил к сыну и приносил свежую обильную еду.
(5)На Мишкиной тумбочке висел замок. (6)Мы далее не подходили к ней: неприкосновен­ ность чужого замка вырабатывалась у человека веками и была священна во все времена, ис­ключая социальные катаклизмы — стихийные бунты или закономерные революции.
(7)Как-то зимой у нас получилось два выходных дня, и я решил, что пойду к себе в дерев­ню и принесу каравай чёрного хлеба. (8)Ребята меня отговаривали: далеко — сорок пять кило­метров, на улице стужа и возможна метель. (9)Но я поставил себе задачу принести ребятам хлеб.
(10)Утром, несмотря на разыгравшуюся метель, я добрался до родительского дома. (И)Переночевав и положив драгоценный каравай в заплечный мешок, я отправился обратно к своим друзьям в студёном, голодном общежитии.
(12)Должно быть, я простудился, и теперь начиналась болезнь. (13)Меня охватила неве­роятная слабость, и, пройдя по стуже двадцать пять километров, я поднял руку проходящему грузовику.
— (14)Спирт, табак, сало есть? — грозно спросил шофёр. — (15)Э, да что с тобой разгова­ривать!
— (16)Дяденька, не уезжайте! (17)У меня хлеб есть.
(18)Я достал из мешка большой, тяжёлый каравай в надежде, что шофёр отрежет часть и за это довезёт до Владимира. (19)Но весь каравай исчез в кабине грузовика. (20)Видимо, бо­лезнь крепко захватила меня, если даже само исчезновение каравая, ради которого я перенёс такие муки, было мне уже безразлично.
(21)Придя в общежитие, я разделся, залез в ледяное нутро постели и попросил друзей, чтобы они принесли кипятку.
— (22)А кипяток-то с чем?.. (23)Ты из дома-то неужели совсем ничего не принёс?
(24)Я рассказал им, как было дело.
— (25)А не был ли похож тот шофёр на нашего Мишку Елисеева? — спросил Володька Пономарёв.
— (26)Был, — удивился я, вспоминая круглую красную харю шофёра с маленькими се­рыми глазками. — (27)А ты как узнал?
— (28)Да все хапуги и жадюги должны же быть похожи друг на друга!
(29)Тут в комнате появился Мишка, и ребята, не выдержав, впервые обратились к нему с просьбой.
— (З0)Видишь, захворал человек. (31)Дал бы ему хоть чего-нибудь поесть.
(32)Никто не ждал, что Мишку взорвёт таким образом: он вдруг начал орать, наступая то на одного, то на другого.
— (ЗЗ)Ишь, какие ловкие — в чужую суму-то глядеть! (34)Нет у меня ничего в тумбочке, можете проверить. (35)Разрешается.
(З6)При этом он успел метнуть хитрый взгляд на свой тяжёлый замок.
(37)Навалившаяся болезнь, страшная усталость, сердоболие, вложенное матерью в един­ственный каравай хлеба, бесцеремонность, с которой у меня забрали этот каравай, огорчение, что не принёс его, забота ребят, бесстыдная Мишкина ложь — всё это вдруг начало медленно клубиться во мне, как клубится, делаясь всё темнее и страшнее, июльская грозовая туча. (38)Клубы росли, расширялись, застилали глаза и вдруг ударили снизу в мозг тёмной волной.
(39)Говорили мне потом, что я спокойно взял клюшку, которой мы крушили списанные тумбочки, чтобы сжечь их в печке и согреться, и двинулся к тумбочке с замком. (40)Я поднял клюшку и раз, и два, и вот уже обнажилось сокровенное нутро «амбара»: покатилась стеклян­ная банка со сливочным маслом, кусочками рассыпался белый-белый сахар, сверточки по­ больше и поменьше полетели в разные стороны, на дне под свёртками показался хлеб.
— (41)Всё это съесть, а тумбочку сжечь в печке, — будто бы распорядился я, прежде чем лёг в постель. (42)Самому мне есть не хотелось, далее подташнивало. (43)Скоро я впал в забы­тьё, потому что болезнь вошла в полную силу.
(44)Мишка никому не пожаловался, но жить в нашей комнате больше не стал. (45)Его замок долго валялся около печки, как ненужный и бесполезный предмет. (46)Потом его унёс комендант общежития.
(По В. Солоухину)

Солоухин Владимир Алексеевич (1924-1997 гг.) — русский писатель и поэт, видный представитель «деревенской прозы». В наследии писателя особое место занимает автобио­ графическая проза, в которой автор осмысляет историю России XX века.

(1)В те времена домик — старенький, чёрный, скособоченный, под ржавой крышей — торчал среди новеньких пятиэтажек. (2)С каждым месяцем всё ближе и ближе подбирались к нему строители и в конце концов зажали с трёх сторон. (З)Кто-то уже свалил забор, кто-то спа­лил его на весёлом костре, кто-то случайно сгрузил возле входной двери бетонные плиты, а до­мик стоял упрямо и несокрушимо, и хозяева его по-прежнему упорно отказывались переезясать куда бы то ни было. (4)Впрочем, хозяев не было, была хозяйка — Мария Тихоновна Лукошина. (5)До той поры Семён Митрофанович как-то мало с ней встречался. (6)Раз он к ней официально ходил, как представитель, поскольку от строителей поступила жалоба, что старуха уезжать не хочет, домишко ломать не даёт и вообще всячески мешает прогрессу на данной улице. (7)Но и в тот день Семёна Митрофановича пустили не дальше порога, и разговор поэтому получился на сквозняке.
— (8)Отказываетесь, значит, гражданка Лукошина Мария Тихоновна?
— (9)Дайте помереть спокойно.
—(10) Но ведь вам, Мария Тихоновна, предлагается отдельная однокомнатная квартира в новом доме со всеми удобствами. (11)Вы подумайте только: вам, одинокому человеку, нашего­ сударство даёт целую квартиру!
— (12)Дайте помереть спокойно.
— (13)Выселим, гражданка Лукошина, силой ведь придётся...
(14)До сих пор он того разговора простить себе не мог.
(15)Вот на следующий день утром всё и случилось. (16)Получил бульдозерист наряд, по­догнал машину к дому, постучал вежливо:
— Эй, хозяева, вытряхайтесь! (17)Полчаса на сборы — и вонзаюсь я в вашу трухлявую жизнь!..
(18)Не отвечали в доме. (19) Стучали, кричали — молчал дом. (20)Молчал, пока прораб не приказал двери выломать. (21)Только взялись за них: распахнулись эти двери, как в сказке. (22)И Баба-яга на пороге. (23)Молча крик весь выслушала и вроде не поняла: смотрела спокой­но, за вещи не хваталась и даже не плакала.
— (24)Ломать вас буду, бабуся, — сказал бульдозерист.
(25)Поглядела на него угольями своими.
— (26)Не бабуся я, — сказала. — (27)Не бабуся, не мамаша, не свекровь — просто старая женщина.
— (28)Ломай! — закричал прораб. — (29)И так полдня потеряли!
— (30) Как же можно так! — зашумели девчонки-маляры. — (31)Права не имеете ломать!
(32)Перевезти сначала человека надо!.. (ЗЗ)Давайте, бабушка, мы вам поможем...
— (34)Не надо, — сказала Баба-яга. — (Зб)Ничего не надо.
(36)И ушла в дом. (37)И пропала. (38)Прораб, плюнув, к себе пошёл, маляры на обеден­ный перерыв, а бригадир сказал бульдозеристу:
— Встряхни домишко — она враз выскочит.
(39)Однако старуха сама вышла.(40)Вышла, как давеча: в домашнем халате, только портреты в руках. (41)В рамках портреты, четыре штуки. — (42)Ломайте.
— (43)А вещи? — закричал бульдозерист.
—(44) Какие вещи? (45)Глупости вы говорите. (46)Ломайте, и всё. (47)Только я погляжу. (48)Села на плиты и портреты рядом сложила.
— (49)Иконы, что ли, спасаешь, бабка?
— (50)Иконы, — сказала. — (51)Святые мученики великорусские: святой Владимир, свя­той Юрий, святой Николай и святой Олег. (52)Живыми сгорели под деревней Константиновкой двадцать девятого июля сорок третьего года.
— (53)Сыновья? — только и спросил бригадир.
—(54) Сыновья, — ответила, — экипаж машины боевой.
(55)Тихо вдруг стало: бульдозерист двигатель выключил. (56)И сказал тихо:
— В дом идите, бабушка. (57)Пожалуйста.
(58)А сам — в отделение, где всё, как было, и рассказал. (59)Вот тогда-то и включился Семён Митрофанович на последнем, так сказать, этапе. (60)Восемь раз в Архитектурное управление он наведывался; просил, умолял, доказывал. (61)Школу нашёл, где танкисты эти учи­лись, музей там организовал. (62)С частью списался, с деревней Константиновкой: и из части, и из деревни в назначенный день делегации приехали. (бЗ)Матери альбом от части преподнесли и модель «тридцатьчетверки», а от деревни четыре урны с землёй. (64)С могилы земля, где все четверо её сыновей, все её внуки и все правнуки лежали.
(65)А стройдетали на другую ночь в иное место перевезли, и забор новый поставили. (66)Это всё просто было, это сами строители сделали.

(По Б. Васильеву)

Борис Львович Васильев (1924—2013 гг.) — русский писатель, фронтовик, автор воен­ной прозы.